«Мы были музыкой во льду…» — так обозначил Пастернак судьбу поколения, которому в двадцатые годы пришлось «от лирики переходить к эпосу». Именно тогда им были созданы большие вещи, насквозь проникнутые революционной стихией: поэмы «Высокая болезнь» (1923, 1928), «Девятьсот пятый год» (1925-1926), «Лейтенант Шмидт» (1926-1927). Эпического жанра требовало время, и Пастернак этот вызов принял. Но «музыка во льду» — лирика, «высокая болезнь», потребность «индивидуальной повести» — жила все это время в зреющем романе в стихах «Спекторский» (1925-1930). «Это возвращение на старые поэтические рельсы поезда, сошедшего с рельс и шесть лет валявшегося под откосом», — писал Пастернак О. Мандельштаму еще в начале 1925 года. И пять лет «Спекторский» был той самой «музыкой во льду», которая в начале тридцатых, оттаяв, стала неудержимой лирической рекой «Второго рождения». В книгу включена и повесть «Охранная грамота», которая контрапунктом показывает жизнь самого автора на фоне событий, происходящих в поэмах. Законченная в 1930 году, в год смерти Маяковского, которого Пастернак называл «близнецом в тучах», она стала как бы прощанием с целой эпохой накануне нового творческого взлета.